У меня есть две тысячи пятьдесят шесть долларов и десять центов. И еще глаза. Меня можно уволить, приговорить, повесить. Только убить нельзя. У меня есть сын. …эта женщина вынула моё сердце. И держала его в своей маленькой, крохотной ручке ровно 140 минут. Никогда не думала раньше, что может быть так сложно – дожить до конца, вполне предсказуемого, конца фильма. В этот раз мне совершенно плевать на кинокритиков. Я посмотрела “Танцующую в темноте”. Это не рецензии. Я не пересказываю сюжеты фильмов, с этим отлично справляется Википедия. Я не взвешиваю эмоции и технику. Это не рецензии. Понятия не имею, писалась ли роль Сельмы под Бьорк. Но этот фильм настолько созвучен, что становится страшно. Я знаю, что такое плохое зрение. Я знаю, что значат слова врачей, всех этих равнодушных, бесцветных людей, бросающих слова зачастую бездумно на воздух, может не со зла, но бездумно. Я представляю темноту. Не только темноту цвета, темноту звука тоже. Иногда мне кажется, что я могу представить темноту жизни. Но потом я думаю, что мне кажется. Нас с детства учат, что каждый человек – это индивидуальность. Его внешность. Его хобби. Его победы, карьера, семья. У Сельмы нет индивидуальности. Все, что у неё есть - две тысячи пятьдесят шесть долларов и десять центов. Глаза. И сын. После просмотра фильма понимаешь, что иногда это больше, чем многое, многое другое. Самое страшное в том, что иногда жизнь действительно загоняет некоторых людей в такие бессмысленные мясорубки, как та, в которую загнали Сельму. Мы все это помним. Только стараемся не знать. В детстве у меня была книга со сказкой. Точно не помню сюжет, но там была девочка, которая, ради спасения своих друзей должна была ровно год не смотреть в зеркала. Ещё она готовила весь год очень важный, очень красивый танец для школьного бала. И вот ей сообщают, что танец она будет танцевать в зеркальном зале, где пол, потолок, стены, всё – зеркальное. Она танцевала с закрытыми глазами, и, конечно же, упала. Но глаз не открыла. А Сельма пела. Пела с закрытыми глазами, потому что к концу фильма у неё остались всего лишь две тысячи пятьдесят шесть долларов и десять центов. И сын. И, конечно же, она упала. Один из лучших фильмов о материнстве. “Зачем ты оставила его?” Что может быть сильнее – собственная жизнь, или чужая, новая, новая жизнь? Тогда-то и осознаешь. И в этот момент все комплексы, все сомнения, вся дурь должны, обязаны исчезнуть из твоего никчемного умишка, если таковой имеется. Пусть дадут названия приемам операторской и монтажной работы. Разберут политическую и историческую линии сюжета. Найдут тайную связь с детскими страхами режиссера. Пусть делают свою работу, как это делала Сельма. Но кино оставляет образы – образы городов, людей, тела и ума, любви и секса. У них свой характер, свой автор, своя жизнь. Но, если кто-либо ещё будет мне жаловаться. Говорить, как ему плохо живется. Говорить, что у него нет денег, любви, понимания, я заставлю его посмотреть этот фильм. Хотя, каюсь, приблизительно 140 минут назад у меня были несколько иные кандидатуры на должность фильма “посмотри-если-тебе-херово”. Сегодня я так много хочу сказать, что совсем не получается говорить. Попробую я и танцевать. А вдруг получится?